История о пьяном сломленном человеке

лето 1997

   Есть что-то упоительное в вечерних поездках на троллейбусе. Люди входят и выходят, не вдаваясь в подробности окружающего мира. Люди спешат, спят, грызут семечки. Порой можно провести часы наблюдая за поведением человека со стороны.
   На одной из остановок зашел неприметный, с первого взгляда, человек. Он сел на свободное сидение рядом со мной, запахло перегаром и мясным салатом. Невольно стал представлять себе портрет его жизни: образованный интеллигентный инженер, двое детей, жена. Одет вполне прилично.
- Давай захватим троллейбус, пускай везет до конца, - неожиданно предложил незнакомец (общественный транспорт направлялся в парк). В его словах было больше перегара, нежели смысла.
- Нельзя быть добрым, - перешел на другую тему пьяный пассажир.
Усталость прожитого дня и нежелание связываться с нетрезвым человеком связывали мне язык, но любопытство взяло вверх и я вступил в диалог вопросом: "почему?".
- Вот я всю жизнь думал о других, - продолжал мой временный сосед,- все детям: одевал, кормил; все любовнице. А зачем? Надо было о себе думать, самому одеваться.
Он опустил голову и начал разглядывать свои руки.
- Так много в жизни не сделал. Так много... Вот я - никчемный никому не известный журналист, - его личность заинтересовала меня еще больше, - ничего не могу написать, дурацкий сегодня день.
- Ну почему же солнце светило, машины ездили, люди ходили по улицам не такой уж и плохой день, - возразил я.
- Просто я был идеалистом, - обреченно вздохнул неофит материализма.
- Что же повлияло на изменение точки зрения, - мое любопытство не унималось.
- Сегодня она сказала, - он опять начал рассматривать свои руки, - Если она не встретит, то все, - журналист махнул рукой, как бы показывая, что действительно ВСЕ.
   Бывшему идеалисту, и, может бывшему журналисту, попался ужасно любопытный собеседник, который во всем пытался найти первопричину. Видно таков наш рок, мы постоянно ищем чего-то, пытаемся узнать, хотя все уже продуманно предками и положено на блюдо, ешь и будь счастлив. Нет же, мы будем рыться даже в навозной яме в поиске новых истин, будем ковырять гноящиеся раны, пытаясь узнать, что за гадость таится за корочкой запекшейся крови. Я ковырял его личность, пытаясь узнать все, не докладывая кирпичи своей фантазии в стену истории человека, ставшего одним из кирпичей моей истории; но он замолчал и, иногда поглядывая на свои руки, продолжал перемешивать воздух со своим перегаром.
   Мне уже было пора выходить, но не хотелось. Во мне бурлило желание помочь этому человеку, но что я мог сделать? Я встал, показывая, что мне нужно выйти, человек, которого я больше никогда не увижу, услужливо отодвинул ноги. Как бы на прощание я бросил банальную фразу: "Жизнь хорошая штука и надо радоваться ей". Он, казалось, уже не слышал.

   "Надо радоваться ей", - застряло в памяти, и я вспомнил строчку из библии: "Лицемер! Вынь же прежде бревно из своего глаза".